Что нужно знать об индо-пакистанском конфликте: кто и почему не хочет воссоздания «большой Индии»

Фото: коллаж "Блокнота"

Смысл почти уже восьмидесятилетнего противостояния Индии и Пакистана заключается в противоестественном расколе единой страны.

Очередное (Высоцкий еще в 1972 писал «Это смутно мне напоминает Индо-Пакистанский инцидент») обострение в отношениях между Индией и Пакистаном, не грозящее, как обычно, ничем серьезным, но вызывающее сильные эмоции, позволяет обратить внимание на ряд аспектов, которые обычно упускаются из виду.

При изучении любого конфликта необходимо смотреть в его суть, разбираться, говоря словами Пастернака: «До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины». Смысл почти уже восьмидесятилетнего противостояния Индии и Пакистана заключается в противоестественном расколе единой страны. Об этом не принято говорить на дипломатическом уровне, на всевозможных круглых столах и коллоквиумах. Данный тезис считается неполиткорректным. Но от того он никуда не исчезает, и последствия насильственного разделения ежедневно дают о себе знать.

Индийская цивилизация, как нечто особенное, начала складываться примерно в середине II-го тысячелетия до н.э. на четко обособленном географически пространстве. Основной границей служили горы – Гиндукуш и Гималаи. Этнически и культурно она представляло собой результат взаимодействия кочевников-индоевропейцев и земледельцев-дравидов, при ведущей роли первых.

При всем последующем обилии языков, религий и т.д. сознание собственного единства оставалось неизменным, как и при взгляде со стороны. Что для китайцев, что для греков Индия была Индией, а не чем-то иным. Прибытие арабских завоевателей на западные границы в VII-VIII вв. н.э., а после походы различных мусульманских династий, приведшие к обращению в ислам части населения, принципиального значения не имели. Индия оставалась Индией и самая прославленная мусульманская династия – Великих Моголов, правила именно ей, а не некой территорией ислама. Никому и в голову не могла прийти идея об обособлении по признаку религии.

Последняя возникла совсем недавно, в XX веке, наряду со многими другими утопиями новейшего времени, из которых в политическую реальность воплотиться удалось немногим, хотя и широко, марксизм, например, победил в России и Китае.

Индия же стала ярким примером воплощения национал-религиозной утопии, наряду с Израилем. Точнее говоря, не Индия, а Пакистан, но на индийской территории. Также как сионизм проповедовал возвращение к истокам и обособленному и независимому существованию этнорелигиозной общности евреев на «священной» территории, теоретики создания отдельного мусульманского государства «обосновывали» невозможность совместного проживания представителей различных религий. Вопреки всей предшествующей истории Индии, добавим от себя.

По причуде истории, именно сионизму и «пакистанизму» удалось реализоваться, и основать свои государства. Интересно сравнить результаты. Международно признанных границ нет ни там, ни там. Буквально с первого же дня провозглашения независимости, причем одновременно – в 1947-48 гг., начались войны. Периодически вспыхивающим схваткам на границах не видно конца.

Со стороны, позиции Израиля, конечно, выглядят надежнее, за ним вся мощь западного мира, в первую очередь США, политическая система работает без сбоев. Экономика процветает, внутри общества - широкий консенсус по основным вопросам бытия. В военном аспекте Израиль явно подавил всех своих противников.

История же Пакистана, это история сплошных неудач. Перевороты, нищета, кризисы. Даже суверенитет его весьма условен – во время агрессии в Афганистане американцы вели войну на территории Пакистана, ничем себя не ограничивая, словно это было их владение.

А, главное, унизительные поражения от ненавистной Индии. В 1971 в результате удара индийской армии Пакистан, по сути, распался. Половина его населения отделилась в независимую Бангладеш. Так светский национализм победил религиозный фанатизм. То, что осталось, представляет собой объединение четырех основных этносов – пенджабцев, синдхов, «мухаджиров» и пуштунов, при ведущей роли первых.

В этом основное отличие Пакистана от Израиля, где изначально «этнический» фактор не играл особенной роли, ашкеназы и сефарды, мизрахим и романиоты, десятки других еврейских меньшинств не враждовали между собой, а вместе старались противостоять арабам, пытавшихся изгнать пришельцев.

Собственно, 1971 год, уход Восточного Пакистана, показал всю призрачность и неосновательность мечтаний исламистов. Но тем сильнее была реакция адептов пакистанской утопии. Религиозный фанатизм и нетерпимость начали насаждать с особенной силой. В этом виделся единственный способ сплотить страну.

Парадоксально, хотя и предсказуемо, основные вызовы современным остаткам «большого» Пакистана представляет не национальное возрождение его народов - оно подавляется в зародыше, и не антимусульманские силы, а внутриисламская вражда – сунниты против шиитов, сунниты-барелвиты против суннитов-деобандитов. Между ними уже три десятилетия идет ожесточенная борьба, преимущественно террористическими способами. Все вместе они тиранят представителей секты ахмадие.

Тем не менее, государственность сохраняется, ядерная программа реализована. В Пакистане, как в противостоящей Индии силе, заинтересованы слишком многие игроки, чтобы допустить его исчезновение. Это и Америка, и Китай, и арабские монархии Персидского залива.

Никому из них не нужна мощная Индия на всей своей исторической территории. Ведь совместное население Индии, Пакистана и Бангладеш дает более двух миллиардов человек. То есть действует примерно та же логика, что и в отношении России после 1991 – недопущение воссоздания страны. Нравится кому-то или нет, но Ганди и Неру сыграли примерно ту же роль, что и Горбачев с Ельциным, ради достижения своих целей пожертвовали целостностью государства.

Идеальным, но на нынешний момент вряд ли реализуемым вариантом успокоения Индийского субконтинента могло бы стать возвращение к «большой Индии», или «исторической», кому как нравится. В первую очередь речь идет о собственно Индии, Пакистане, Бангладеш и Непале, которые и образуют бесспорный «индийский мир». Непал, напомним, типичное индийское княжество, возникшее во второй половине XVIII века, но в силу разного рода хитросплетений не вошедшее в Британскую Индию, и потому «ускользнувшее» в 1947. На периферии «индийского мира» – Шри Ланка и Мальдивы. Первое - преимущественно буддистское государство, тесно связанное с Индией, и выходцами из нее заселенное. Мальдивские острова, в свою очередь, населены потомками переселенцев со Шри Ланки, принявшими мусульманство. При желании к нему можно причислить и Бутан, тибетское королевство, не попавшее под пяту Китая.

Как показала история реализации исламо-этатистской утопии, отделение проблем не решает, а только создает новые. Переломить память о трех тысячелетиях общей истории оказалось невозможным. Почему 250—миллионный бенгальский народ должен жить разрубленным на два государства, только потому, что одни молятся так, а другие эдак, что по большому счету является в XXI веке анахронизмом, объяснить невозможно. То же самое касается пенджабцев с их тремя религиями. При этом в Индии проживает более 170 миллионов мусульман, и никто не скажет, что они угнетены и несчастны.

Противоречий вообще много. В Пакистане государственный язык – урду, является родным для меньшинства населения, но при этом он всего лишь местный вариант хинди. Так что фильмы на любом из них без проблем смотрят по обе стороны границы. Ситуация, заметим, аналогичная Индонезии и Малайзии - и по языку и по разделу единой цивилизации, по границам, установленным европейскими колонизаторами.

Современное население Индийского субконтинента является заложниками решений, принятых политиканами в 30-40-е годы XX века. Одни хотели пусть маленький, но собственный кусочек власти. Другие желали большого куска, и ради него позволили отщипнуть малый. Повторимся - никакой фатальной неизбежности разделения не существовало, и на протяжении более тысяч лет в Индии жили вперемешку представители самых разных религий и сект, начиная с джайнов и зороастрийцев, что не создавало проблем. Индия в этом смысле была куда более веротерпимой чем современная ей Европа, она не знала изгнаний по религиозному признаку, напротив, служила прибежищем для многих преследуемых, начиная с тех же зороастрийцев и различных исмаилитов. Религиозный экстремизм, и базирующиеся на его основе политические утопии, возникли на ее земле лишь в XX веке.