Максим Артемьев о жизни и судьбе одного из последних могикан советского диссидентства.
Жизненный путь скончавшегося сегодня Сергея Ковалева был типичным для представителей того слоя, к которому он относился. Советское диссидентство – яркий феномен позднего СССР. Еще при Хрущеве об инакомыслии нельзя было и помыслить, оно возникло как раз после его свержения, в первые годы правления Л.И.Брежнева, на волне «оттепели» и общего смягчения нравов и порядков в послесталинском СССР.
Сергей Ковалев родился в 1930 году, вырос в ближнем Подмосковье (теперь это город Королев), у него было обычное для представителей низов «среднего класса» советское детство. Он поступил в медицинский институт, затем перевелся на биологический факультет МГУ, который и закончил в 1954. То время было, пожалуй, наихудшим для изучения биологии за всю историю страны. Вовсю бушевала лысенковщина и прочая лженаука типа открытий Ольги Лепешинской по преобразованию неживой материи в живую.
Сталин, видимо, не относился всерьез к биологии и по примеру Энгельса считал, что ею можно заниматься и без специальной подготовки. Для него дарвинизм был чем-то вроде дополнения к марксизму, а потому биологов нужно было идеологически направлять. Поэтому, если в атомной физике или самолетостроении ученые и инженеры рабски копировали американские достижения (так требовал Сталин, даже оставляли дюймы без перевода в сантиметры), то в генетике, напротив, все отрицали, и продвигали мичуринское учение. Тоже самое происходило и в языкознании.
Возможно, это навязчивое продвижение теорий Лысенко, и борьба с «менделистами-морганистами» и стали первым толчком для молодого биолога Ковалева к инакомыслию. Лысенко, кстати, оставался в фаворе и при Хрущеве, и он пал только после прихода Брежнева. Но до середины 60-х, Ковалев как и все будущие диссиденты из научной среды занимался в основном профессиональной карьерой, защитил диссертацию.
Именно научная среда (наряду с писательско-гуманитарной) была основным поставщиком инакомыслящих в Советском Союзе, начиная с Андрея Сахарова. Почему случилось именно так, почему не беспаспортные колхозники и рабочие – вполне объяснимо. У интеллигенции имелось больше свободного времени, она не была так отягощена необходимостью выживать, ей легче было соорганизоваться в своих НИИ и КБ, где шел постоянный обмен информацией. Она, в конце концов, была ближе к верхам, многие ее представители были детьми советской элиты.
Простой народ хотел хоть как-то нормально пожить – после войны, коллективизации, голода. Эти же уже перешагнули через этап обеспечения элементарной безопасности. Ковалев вспоминал про свой вуз: «Тогда в медицинских институтах (и, наверное, не только в медицинских) кроме ребят, поступивших после школы, как я, было довольно много фронтовиков, поступавших льготным образом. Все они были членами партии, а еще состояли и в комсомоле – так полагалось. Это были тупые люди, настроенные на карьеру и по-советски правоверные».
То есть он даже не думал – почему ребята, прошедшие войну, видевшие смерть ежедневно, не рвались противопоставлять себя режиму, а хотели нормальных карьер в том обществе, в котором им выпало жить, и которое они не выбирали, точно также как их сверстники в США или любой другой стране. В этом снобизме и самодовольстве и заключалась причина того, что советские диссиденты как никто другой в русской истории были так далеки от народа.
На ум приходит Василий Шукшин, который был всего на год старше Ковалева, но который смог из своей сибирской деревни поступить в вуз только в тот год, когда Ковалев уже закончил высшее образование. У Шукшина был расстрелян отец, детство его было самым голодным и ужасным, но для Ковалева он, наверное, узнай он его тогда, был бы таким же «тупым карьеристом» - после армии, партийный, низовой активист. Вот где пролегала пропасть между людьми одного поколения.
Но диссиденты, по сути, оставались малочисленной и маловлиятельной сектой, хотя и шумной и привлекавшей внимании заграницы. Вступление в нее было обусловлено всякий раз сложным переплетением объективных и субъективных обстоятельств, каким оно и бывает при обращении в ту или иную религию. Боярыня Морозова или протопоп Аввакум уходили в раскол тоже весьма неожиданно. Также и Александр и Владимир Ульяновы, дети дворянина Ильи, не были предопределены к революционной деятельности, но выбрали именно ее. В известном смысле советские диссиденты весьма напоминали вождей дореволюционных эсеров и большевиков, которые редко происходили из рабочих и крестьян.
Брежневский режим был следующей - и либеральной - стадией советского режима, и разрешил многое, начиная от эмиграции евреев, до практически неограниченного прослушивания западных радиоголосов (хотели бы запретить – не продавали бы радиоприемники с короткими волнами). Неудивительно, что при нем диссидентство расцвело в первые годы пышным цветом. Сергей Ковалев не был в числе первых, но к 1970 с головой ушел в правозащитную деятельность. Видимо, внутренний голос подсказывал ему, что так он сможет реализоваться полностью, что это – его.
Предсказуемо последовал арест, заключение и ссылка – всего десять лет, с 1975 по 1985. После еще два года он жил в Калинине – в Москву не таких не пускали. Но перестройка все изменила, и с 1987 года он в гуще событий, став ближайшим соратником Андрея Сахарова, а после его смерти в декабре 1989 года, по сути, его преемником в глазах многих. С 1990 Ковалев нардеп РСФСР, а с 1993 по 2003 – депутат Госдумы. Как самый известный диссидент, он стал сперва параллельно председателем комиссии по правам человека при президенте, а в 1994 был избран Думой на пост уполномоченного РФ по правам человека.
И вот тут-то наступил момент истины.
Вклад диссидентов в крах СССР был близок к нулю, он пал благодаря действиям Горбачева и его окружения, которые с диссидентами не советовались, и до власти их не допускали. В оппозиционном Горбачеву стане инициативу перехватили гавриилы поповы, юрии афанасьевы во главе с Борисом Ельциным, то есть номенклатурщики второго эшелона.
Они-то и стали играть главную скрипку в РФ, но для пиара использовали сперва Сахарова в межрегиональной группе, а после таких как Ковалев. Когда началась в декабре 1994 первая чеченская война вынужденный союз закончился. Ковалев молчал три года – с 1991 по 1994, когда в Чечне происходил вооруженный переворот, когда почти1,5 миллиона граждан РФ были выведены из-под действия российских законов и не могли не участвовать ни в выборах, ни в приватизации, оказавшись в непонятной ситуации, когда началось изгнание русского населения. Но когда наконец-то верховная власть вспомнила про вооруженный мятеж в Чечне и озаботилась его подавлением – естественной реакцией любого цивилизованного и дееспособного правительства на сецессию своей территории – Ковалев оживился.
Но его попытки помешать действиям против мятежников - по гуманитарным основаниям – не получили поддержки ни в верхах, ни в низах. Ельцин предпочел от него избавиться, и Ковалев был снят с должности в т.ч. голосами оппозиции, включая коммунистов, настолько позиция казалась неконструктивной и антипатриотичной. Простой народ также не вышел в его поддержку памятуя и его молчании о Чечне до того, и его поддержку действий Ельцина по установлению единоличной власти, и его безразличие к социальной катастрофе 90-х, которую он целиком сваливал на «коммунистов». Сегодня многие называют Ковалева одним из авторов конституции РФ. Но это не так, он лишь участвовал в написании одной из ее глав о свободах и правах человека.
После 1995 шло неуклонное падение влияния Сергея Ковалева, хотя он еще по инерции и избирался в Думу. С 2003 года он пытался сохраниться в ней, перейдя в «Яблоко», но этот шаг не помог. Он все сильнее удалялся от мейнстрима русской политики, скатываясь в ряды откровенной т.н. «демшизы», и теперь уже мог бравировать тем, что он – «антипатриот» и т.п.
В 2021 году Сергей Ковалев был кем-то вроде «живого ископаемого», одним из последних могикан советского диссидентства, да и из числа «прорабов перестройки» и ельцинистов 90-х, многих тоже уже не оставалось в живых. С виду болезненный и хилый, с негромким скрипучим голосом, Ковалев, однако оказался обладателем богатырского здоровья, дожив до десятого десятка лет, несмотря на тюрьмы и ссылки.
Был ли он счастлив, подводя итоги жизни? Перевешивали ли в его сознании развал СССР и запрет КПСС нынешний режим в РФ – трудно сказать. Наверное, ощущение неполноты исполнения избранный задачи преследовало Сергея Ковалева до последних дней
